Я выпускник 1994 года, в Лицее мы учились с 9-го по 11-й класс, и у нас за это время было два куратора. Нашим первым классным руководителем была Анна Алексеевна Нагорная, она преподавала в 23-й хамовнической школе, откуда вместе с ней перешла в Лицей чуть ли не половина моих одноклассников, и вела у нас русский язык и литературу. Аннушка, как мы ее называли, была дочкой советского писателя Алексея Нагорного, который с Гелием Рябовым написал любимую мною в детстве «Повесть об уголовном розыске», по мотивам которой впоследствии был снят знаменитый советский киносериал «Рожденная революцией». Но об этом мы узнали гораздо позже. 

В последний выпускной год куратором у нас была Татьяна Васильевна Воробьева, наша дорогая ТВ. В 1991 году директором экспериментальной школы-лицея 14 при ИСАА МГУ стал Михаил Геннадьевич Мокринский, но мы всегда знали, что до него директором была Татьяна Васильевна. Мы прыгали от радости, когда узнали, что она будет нашим куратором и ни минуты об этом не пожалели, с ней было очень комфортно. 

И когда это все выяснилось, состоялся педсовет, и тех, кто провинился, собирались отчислить из Лицея. Учителя заняли разную позицию, но Татьяна Васильевна силой своего авторитета взяла нас под свою защиту. Она знала каждого из нас, все, что происходило в классе, проходило на ее глазах. Это была ситуация, когда она фактически заступилась за своих детей. Те, кто стоял тогда на ковре и были главными героями событий, запомнили этот урок на всю жизнь.

В конце 9 класса Татьяна Васильевна вывезла нас на Селигер. Так было положено начало нашим традиционным селигерским походам, и это было совершенно не похоже на мою прежнюю школу, в которой никому и в голову не приходило, что детьми летом нужно заниматься. В этом году мы отмечаем тридцатилетие нашего первого Селигера! Каждый год мы приезжаем на то же самое место, где прошло наше первое все: и первая любовь, и первые уроки игры на гитаре и многое другое. Это очень дорогая часть моей жизни. 

В Лицее, чего уж скрывать, у меня были проблемы с учебой: и с написанием сочинений, и с математикой. Я пришел из достаточно слабой московской школы, и все время стремился безуспешно догнать ребят, которые со мной учились. Но у меня так ничего и не получилось, выпускной год я закончил хуже всех в классе, это видно по школьному журналу. И когда в тот же год, после Селигера, мне нужно было пересдавать экзамен по математике, чтобы меня не отчислили из Лицея, Татьяна Васильевна в течение месяца занималась со мной математикой лично. Это были полноценные индивидуальные занятия, в результате которых экзамен мне все-таки пересдать удалось. Я очень благодарен Татьяне Васильевне: она тратила на меня свое время, хотя совершенно, конечно, не должна была этого делать. Благодаря ей я остался в Лицее.

Как-то зимой мы ездили с Татьяной Васильевной в санаторий в Звенигород. Новый год мы встречали по радио в лесу, под елочкой у костра. Помню, в начале 1990-х в лицее раздавали популярную в те годы гуманитарную помощь: откуда-то нам перепадала чечевица, консервированные сосиски, сухое молоко, соевый сублимат. И в тот Новый год под елкой оказалась очередная вкусняшка – импортное детское питание «Гербер». Помню, с нами ездил какой-то дедушка-китаец Ху, и мы еще сочиняли такие стихи, что «В год, подобно Петуху (это был год Петуха), к нам пришел товарищ Ху». И та поездка тоже очень заполнилась: и катанием на лыжах, и ночью с глинтвейном в лесу. 

В 1991-м году, когда мы поступали, только-только отменили школьную форму. И на 1 сентября, как сейчас помню, весь класс уже был в обычной одежде, а я по инерции пришел в школьной форме. Для нас это была определенная свобода, уход от обязаловки, хотя мы до конца этого тогда не осознавали.

Есть в нашей лицейской памяти одно темное воспоминание, тогда это было полноценное ЧП. Мы решили отметить в Лицее дни рождения наших одноклассников, спросили разрешения у директора. И Михаил Геннадьевич дал добро при условии, что все будет хорошо и спокойно. Мы пообещали, но все пошло совсем не по плану. И когда это все выяснилось, состоялся педсовет, и тех, кто провинился, собирались отчислить из Лицея. Учителя заняли разную позицию, но Татьяна Васильевна силой своего авторитета взяла нас под свою защиту. Она знала каждого из нас, все, что происходило в классе, проходило на ее глазах. Это была ситуация, когда она фактически заступилась за своих детей. Те, кто стоял тогда на ковре и были главными героями событий, запомнили этот урок на всю жизнь. В следующем году у Татьяны Васильевны будет юбилей – 70 лет, и она заслуживает самых теплых слов и искренних поздравлений.

В наше время классные руководители уже были кураторами, но клятвы и посвящения в лицеисты еще не было. В 1991-м году, когда мы поступали, только-только отменили школьную форму. И на 1 сентября, как сейчас помню, весь класс уже был в обычной одежде, а я по инерции пришел в школьной форме. Для нас это была определенная свобода, уход от обязаловки, хотя мы до конца этого тогда не осознавали. Сейчас на многое смотришь уже другими глазами, что-то кажется даже забавным. У меня, например, сохранилась реликвия – официальное уведомление на бланке Лицея за подписью Михаила Геннадьевича, в котором дословно написано следующее: «Уважаемые родители Дмитрия Шина, обратите внимание, что вашему сыну за систематические опоздания в Лицей объявляется СТРОГОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ». Одно время тем, кто опаздывал в Лицей, для входа в класс нужно было получить специальные допуски, у меня где-то сохранилась целая стопка, постараюсь найти. 

Когда мы учились, программа в Лицее была единой. Специализации и профилей еще не было. Из дополнительного образования у нас был второй иностранный язык, и мы учили английский, французский и китайский. Были тесные связи с ИСАА МГУ, походы на банкет в китайское посольство, тазы пельменей на китайский Новый год в нашей лицейской столовой. Были спецкурсы, связанные с изучением Востока. Один из таких курсов читал тогда еще совсем молодой Костя Асмолов. Это сейчас он признанный российский кореевед и регулярно выступает с комментариями в СМИ. А тогда он был аспирантом ИСАА, читал нам лекции, перекатывая в руках какие-то восточные металлические шары, рубился на мечах с толкиенистами и имел прозвище «Маккавити». 

После Лицея часть наших ребят поступила в ИСАА, среди нас есть дипломированные китаеведы, японисты, арабисты, есть социологи, филологи и журналисты из МГУ, юристы из МГИМО. Многие ушли в РГГУ, где разошлись по самым разным факультетам. Я окончил Историко-архивный институт. 

Любовь к истории нам прививала Наталья Борисовна Беляева, она была одним из лучших лицейских преподавателей. Во многом именно она упорядочила мои шатавшиеся мысли о том, что мне нужно продолжать в этой области. Наталью Борисовну и ее уроки вспоминаю самыми теплыми словами. Это тот случай, когда пример одного человека тебя мотивирует, заражает, и тебе хочется идти по его стопам. 

У меня был период, когда хотелось что-то поменять в жизни, сделать что-то совершенно другое и уйти в коммерческую генеалогию. В результате слезть с офисной иглы у меня пока не получилось, но изучение родословной на примере семьи Цоя из увлечения-хобби превратилось в профессиональный интерес. 

Со временем увлечение историей вылилось в полноценные исследования по истории русских корейцев. Первая книга, которая у меня вышла, была посвящена корейцам, принимавшим участие в Великой Отечественной войне, я писал ее десять лет. Вторая рассказывает о советских корейцах — Героях Социалистического Труда. Сейчас я занимаюсь генеалогией русских корейцев, и это то, в чем мне хочется стать хорошим специалистом. И книга по родословной Виктора Цоя, которую я уже давно готовлю, будет для меня самой важной. 

У меня был период, когда хотелось что-то поменять в жизни, сделать что-то совершенно другое и уйти в коммерческую генеалогию. В результате слезть с офисной иглы у меня пока не получилось, но изучение родословной на примере семьи Цоя из увлечения-хобби превратилось в профессиональный интерес. 

На восстановление родословной Цоя ушел где-то год; я объездил архивы Минска, Пскова, Питера, Москвы, Владивостока. Изучать родословную Цоя было безумно интересно, это был один и самых увлекательных моментов моей жизни. Немногие знают, что русский прадед Цоя, государственный крестьянин Витебской губернии Филимон Алексеевич Гусев был участником русско-японской войны и Георгиевским кавалером, получившим крест лично из рук Николая II. В архиве по истории русской императорской армии сохранились документы о его службе в 86-м пехотном Вильманстрандском полку, дислоцировавшемся в Старой Руссе. А корейский дед Цой Сын Дюн был офицером госбезопасности и служил в КГБ. 

Основное исследование родословной Цоя уже проведено, осталось дописать книгу. Сам я вырос на творчестве Цоя, моей первой песней, которую я научился играть на гитаре, была «Звезда по имени Солнце», так что для меня это очень личная история. А презентацию книги и первую встречу с читателями я бы с большим удовольствием провел бы в стенах Лицея.