Я выпускник 1994 года, в Лицее мы учились с 9-го по 11-й класс, и у нас за это время было два куратора. Нашим первым классным руководителем была Анна Алексеевна Нагорная, она преподавала в 23-й хамовнической школе, откуда вместе с ней перешла в Лицей чуть ли не половина моих одноклассников, и вела у нас русский язык и литературу. Аннушка, как мы ее называли, была дочкой советского писателя Алексея Нагорного, который с Гелием Рябовым написал любимую мною в детстве «Повесть об уголовном розыске», по мотивам которой впоследствии был снят знаменитый советский киносериал «Рожденная революцией». Но об этом мы узнали гораздо позже.
В последний выпускной год куратором у нас была Татьяна Васильевна Воробьева, наша дорогая ТВ. В 1991 году директором экспериментальной школы-лицея № 14 при ИСАА МГУ стал Михаил Геннадьевич Мокринский, но мы всегда знали, что до него директором была Татьяна Васильевна. Мы прыгали от радости, когда узнали, что она будет нашим куратором и ни минуты об этом не пожалели, с ней было очень комфортно.
И когда это все выяснилось, состоялся педсовет, и тех, кто провинился, собирались отчислить из Лицея. Учителя заняли разную позицию, но Татьяна Васильевна силой своего авторитета взяла нас под свою защиту. Она знала каждого из нас, все, что происходило в классе, проходило на ее глазах. Это была ситуация, когда она фактически заступилась за своих детей. Те, кто стоял тогда на ковре и были главными героями событий, запомнили этот урок на всю жизнь.
В конце 9 класса Татьяна Васильевна вывезла нас на Селигер. Так было положено начало нашим традиционным селигерским походам, и это было совершенно не похоже на мою прежнюю школу, в которой никому и в голову не приходило, что детьми летом нужно заниматься. В этом году мы отмечаем тридцатилетие нашего первого Селигера! Каждый год мы приезжаем на то же самое место, где прошло наше первое все: и первая любовь, и первые уроки игры на гитаре и многое другое. Это очень дорогая часть моей жизни.
В Лицее, чего уж скрывать, у меня были проблемы с учебой: и с написанием сочинений, и с математикой. Я пришел из достаточно слабой московской школы, и все время стремился безуспешно догнать ребят, которые со мной учились. Но у меня так ничего и не получилось, выпускной год я закончил хуже всех в классе, это видно по школьному журналу. И когда в тот же год, после Селигера, мне нужно было пересдавать экзамен по математике, чтобы меня не отчислили из Лицея, Татьяна Васильевна в течение месяца занималась со мной математикой лично. Это были полноценные индивидуальные занятия, в результате которых экзамен мне все-таки пересдать удалось. Я очень благодарен Татьяне Васильевне: она тратила на меня свое время, хотя совершенно, конечно, не должна была этого делать. Благодаря ей я остался в Лицее.
Как-то зимой мы ездили с Татьяной Васильевной в санаторий в Звенигород. Новый год мы встречали по радио в лесу, под елочкой у костра. Помню, в начале 1990-х в лицее раздавали популярную в те годы гуманитарную помощь: откуда-то нам перепадала чечевица, консервированные сосиски, сухое молоко, соевый сублимат. И в тот Новый год под елкой оказалась очередная вкусняшка – импортное детское питание «Гербер». Помню, с нами ездил какой-то дедушка-китаец Ху, и мы еще сочиняли такие стихи, что «В год, подобно Петуху (это был год Петуха), к нам пришел товарищ Ху». И та поездка тоже очень заполнилась: и катанием на лыжах, и ночью с глинтвейном в лесу.
В 1991-м году, когда мы поступали, только-только отменили школьную форму. И на 1 сентября, как сейчас помню, весь класс уже был в обычной одежде, а я по инерции пришел в школьной форме. Для нас это была определенная свобода, уход от обязаловки, хотя мы до конца этого тогда не осознавали.
Есть в нашей лицейской памяти одно темное воспоминание, тогда это было полноценное ЧП. Мы решили отметить в Лицее дни рождения наших одноклассников, спросили разрешения у директора. И Михаил Геннадьевич дал добро при условии, что все будет хорошо и спокойно. Мы пообещали, но все пошло совсем не по плану. И когда это все выяснилось, состоялся педсовет, и тех, кто провинился, собирались отчислить из Лицея. Учителя заняли разную позицию, но Татьяна Васильевна силой своего авторитета взяла нас под свою защиту. Она знала каждого из нас, все, что происходило в классе, проходило на ее глазах. Это была ситуация, когда она фактически заступилась за своих детей. Те, кто стоял тогда на ковре и были главными героями событий, запомнили этот урок на всю жизнь. В следующем году у Татьяны Васильевны будет юбилей – 70 лет, и она заслуживает самых теплых слов и искренних поздравлений.
В наше время классные руководители уже были кураторами, но клятвы и посвящения в лицеисты еще не было. В 1991-м году, когда мы поступали, только-только отменили школьную форму. И на 1 сентября, как сейчас помню, весь класс уже был в обычной одежде, а я по инерции пришел в школьной форме. Для нас это была определенная свобода, уход от обязаловки, хотя мы до конца этого тогда не осознавали. Сейчас на многое смотришь уже другими глазами, что-то кажется даже забавным. У меня, например, сохранилась реликвия – официальное уведомление на бланке Лицея за подписью Михаила Геннадьевича, в котором дословно написано следующее: «Уважаемые родители Дмитрия Шина, обратите внимание, что вашему сыну за систематические опоздания в Лицей объявляется СТРОГОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ». Одно время тем, кто опаздывал в Лицей, для входа в класс нужно было получить специальные допуски, у меня где-то сохранилась целая стопка, постараюсь найти.
Когда мы учились, программа в Лицее была единой. Специализации и профилей еще не было. Из дополнительного образования у нас был второй иностранный язык, и мы учили английский, французский и китайский. Были тесные связи с ИСАА МГУ, походы на банкет в китайское посольство, тазы пельменей на китайский Новый год в нашей лицейской столовой. Были спецкурсы, связанные с изучением Востока. Один из таких курсов читал тогда еще совсем молодой Костя Асмолов. Это сейчас он признанный российский кореевед и регулярно выступает с комментариями в СМИ. А тогда он был аспирантом ИСАА, читал нам лекции, перекатывая в руках какие-то восточные металлические шары, рубился на мечах с толкиенистами и имел прозвище «Маккавити».
После Лицея часть наших ребят поступила в ИСАА, среди нас есть дипломированные китаеведы, японисты, арабисты, есть социологи, филологи и журналисты из МГУ, юристы из МГИМО. Многие ушли в РГГУ, где разошлись по самым разным факультетам. Я окончил Историко-архивный институт.
Любовь к истории нам прививала Наталья Борисовна Беляева, она была одним из лучших лицейских преподавателей. Во многом именно она упорядочила мои шатавшиеся мысли о том, что мне нужно продолжать в этой области. Наталью Борисовну и ее уроки вспоминаю самыми теплыми словами. Это тот случай, когда пример одного человека тебя мотивирует, заражает, и тебе хочется идти по его стопам.
У меня был период, когда хотелось что-то поменять в жизни, сделать что-то совершенно другое и уйти в коммерческую генеалогию. В результате слезть с офисной иглы у меня пока не получилось, но изучение родословной на примере семьи Цоя из увлечения-хобби превратилось в профессиональный интерес.
Со временем увлечение историей вылилось в полноценные исследования по истории русских корейцев. Первая книга, которая у меня вышла, была посвящена корейцам, принимавшим участие в Великой Отечественной войне, я писал ее десять лет. Вторая рассказывает о советских корейцах — Героях Социалистического Труда. Сейчас я занимаюсь генеалогией русских корейцев, и это то, в чем мне хочется стать хорошим специалистом. И книга по родословной Виктора Цоя, которую я уже давно готовлю, будет для меня самой важной.
У меня был период, когда хотелось что-то поменять в жизни, сделать что-то совершенно другое и уйти в коммерческую генеалогию. В результате слезть с офисной иглы у меня пока не получилось, но изучение родословной на примере семьи Цоя из увлечения-хобби превратилось в профессиональный интерес.
На восстановление родословной Цоя ушел где-то год; я объездил архивы Минска, Пскова, Питера, Москвы, Владивостока. Изучать родословную Цоя было безумно интересно, это был один и самых увлекательных моментов моей жизни. Немногие знают, что русский прадед Цоя, государственный крестьянин Витебской губернии Филимон Алексеевич Гусев был участником русско-японской войны и Георгиевским кавалером, получившим крест лично из рук Николая II. В архиве по истории русской императорской армии сохранились документы о его службе в 86-м пехотном Вильманстрандском полку, дислоцировавшемся в Старой Руссе. А корейский дед Цой Сын Дюн был офицером госбезопасности и служил в КГБ.
Основное исследование родословной Цоя уже проведено, осталось дописать книгу. Сам я вырос на творчестве Цоя, моей первой песней, которую я научился играть на гитаре, была «Звезда по имени Солнце», так что для меня это очень личная история. А презентацию книги и первую встречу с читателями я бы с большим удовольствием провел бы в стенах Лицея.
Когда вы учились в 9, очевидно, классе, Анна Алексеевна повезла вас в Пушкинский заповедник. Ехали на автобусе, долго, и во время одной из остановок мальчишки нашли старую покрышку и бросили её с откоса. Смеялись громко. АА строго спросила, что там происходит. Я поспешила ее
успокоить: – Ничего страшного. Это они шинку в овраг кинули… Но Анна Алексеевна изменилась в лице, решив, что в овраг полетели Вы!
Вот так я запомнила Вашу, Дмитрий, фамилию.